Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА] - Эмиль Офин

Зинаида Трофимовна как-то сразу вдруг успокоилась за свою клубнику.

Соседская бабка Полина Игнатьевна вышла на дорогу, остановилась у изгороди.

— Ишь ты, помощники. Чьи ж такие? Своих-то вроде у тебя не было.

— Не было… — сказала Зинаида Трофимовна. Она постояла, поглядела на своих помощников. Потом по-вернулась и ушла в дом.

А когда час спустя с опылением было покончено, она выглянула из окна и позвала ребят.

В комнате на столе поверх скатерти была постелена клеенка, на ней стоял котелок с дымящейся картошкой, масленка, тарелка с хлебом и вазочка с фруктовыми помадками. В углу на керосинке постукивал крышкой эмалированный чайник.

— Вот, помощники, кушайте. Чем богата.

Дети сели к столу. Девочка вынула из кармана яблоко, разрезала его на три части.

— Картошка вкусная, — сказал мальчик, — рассыпчатая. А вот когда молодая пойдет, та еще вкуснее. У вас посажено?

— Посажено немножко. Там за домом два рядка.

— Ее окучивать надо будет, — сказала девочка. — А поливать можно не часто, раз в неделю.

Зинаида Трофимовна положила мальчику еще картошки.

— Откуда вы такие — все знаете? Чисто агрономы.

— У нас при поселковой школе есть общество юных натуралистов, — сказала девочка. — Ну, кружок такой: «Друзья природы». Вот он — председатель… — И толкнула мальчика под бок. — Как тебе не стыдно, всю картошку уплетешь!

— Да что ты, пусть ест — он мужчина. Кушай, милый, масло бери.

Мальчик проглотил кусок, переглянулся с девочкой и спросил:

— У вас есть семена цветов, тетя? Мы специально пришли из поселка сюда на участки. Может, у кого лишние?

Зинаида Трофимовна поднялась, принесла коробку из-под печенья, поставила ее перед ребятами. Те сразу перестали есть, принялись разбирать конвертики, перебивая друг дружку:

— Смотри, Галка, виолы!

— Ноготки, бархатцы, душистый горошек,

— Маки! Ох, сколько у вас маков!

— Какое богатство! — звонко сказала девочка. — Берите, — сказала Зинаида Трофимовна.

— Как… всё нам? — Берите, берите.

Солнечный лучик упал сзерху прямо в коробку с пожелтевшими конвертами. Мальчик поднял голову. Встал, пошел в угол, взял топорик, горстку гвоздей и вышел из комнаты. Спустя две минуты сверху донеслось постукиванье. Солнечный лучик исчез.

Девочка засмеялась.

— Раз — и готово! Он всегда так.

— Мужчина, — сказала Зинаида Трофимовна и вздохнула. — У тебя бант съехал, Галя. Иди, перевяжу.

Проводив детей, Зинаида Трофимовна постояла у калитки, посмотрела им вслед. Галка бережно несла в обеих руках коробку с семенами, а мальчик шагал с деловым видом, засунув руки в карманы. Потом ребята скрылись за поворотом дороги.

Вечером Зинаида Трофимовна засветло села к окну и взялась за письмо к сыну. После обычных пожеланий здоровья и наказов, чтобы ел вовремя, курил поменьше и не забывал бы, упаси бог, закрывать газ в кухне, она написала: «Женился бы ты все-таки, Коля. Пора уж. Надо бы мне внука, а то одна я тут, одна. Для кого стараюсь? Приезжай, хоть погляди на наше хозяйство. Столик в саду сколотишь. Клубника поспеет, чай пить будем…»

Клубника начала поспевать в конце июня. Грядки запылали всеми оттенками красного цвета — от бледно-розового до глубокого темно-рубинового; ягоды вперемежку с зелеными листьями были похожи на узорчатую ткань необычайно красивого колера и такого рисунка, какой не соткешь даже на универсальном жикардном стайке.

Зинаида Трофимовна варила варенье, морс, компоты, консервировала клубнику; засыпала ее в стеклянные трехлитровые банки вместе с сахаром. Завтракала она клубникой прямо с грядок, в обед ела клубнику с молоком, вечером пила чай с клубникой.

А клубника все поспевала. Оберешь готовую дочиста, а через день на грядках уже опять красным-красно. Зинаида Трофимовна с ног сбилась — не хватало ведер, тазов, не хватало стеклянных банок, кастрюль и керосина. Клубника была везде: в тарелках, в чашках, просто лежала в газетных кульках на подоконнике. Сухая и крепкая с утра, она к вечеру уже раскисала, а через день-другой покрывалась серыми осклизлыми пятнами.

Соседская бабка Полина Игнатьевна смотрела, качала головой:

— Пропадет добро. Надо бы ее продавать, Трофимовна.

— Как это — продавать? Кому?

— А так. Собери с утра побольше — и на рынок. Здесь в поселке много дачников. Этакая ягода! Ее у тебя с руками оторвут.

Зинаида Трофимовна задумалась. Обвела взглядом свой чистый ухоженный садик. Каждая веточка ее руками подвязана, каждый куст обкопан и полит. Все лето гнула спину в поту, ночами не спала…

— Многие продают, — продолжала бабка. — Думаешь, Мария Волкова не продавала? Продавала, матушка. И цветы тоже. Целковый за букет, вот так.

В эту ночь Зинаида Трофимовна все ворочалась на своей раскладушке. Думала про сына. Он так и не собрался приехать к ней на участок. Поехала сама в город. Помыла полы в квартире, постирала Николаю белье, оставила ему корзинку ягод. Через два дня опять привезла корзинку, а у него прежняя клубника еще не доедена.

Скрипела раскладушка; за окном шумел ветер, бил веткой сирени в стекло, из поселка доносились временами слабые гудки электрички… По крыше застучало, сначала невнятно, потом забарабанило сильнее. Дождя давно не было. Зинаида Трофимовна прислушалась, не раздастся ли шлепанье капель по полу, Но крыша не протекала. «Раз — и готово!» — вспомнила Зинаида Трофимовна и улыбнулась в темноте. А потом ей привиделось утро — свежее, бодрящее, умытый за ночь сад нежится в лучах солнца, искристые капли так и горят на оранжевых лепестках королевских лилий, сверкают на шершавых пупырышках клубники. Зинаида Трофимовна наполняет две самые большие корзинки не торопясь, с выбором: берет только самую крупную, спелую, порченую отбрасывает. «Этакая ягода! Её у тебя с руками оторвут…» После умывается, надевает новое штапельное платье — синее в белый горошек, — запирает дом, ключ кладет под крыльцо и уходит со двора…

Гудки электрички все реже доносились из поселка, дождь перестал, за окном посветлело, в комнату заглянула луна. Зинаида Трофимовна спала и улыбалась во сне.

В несколько рядов тянулись дощатые столы. На них лежали пучки бело-красной редиски и моркови, горки молодого шелушащегося картофеля, сыроежки с лиловыми шляпками, снопы зеленого лука; в ведрах стояли цветы, плавали свежепросольные огурцы, в корзинках красовались тугие стручки гороха, мелкая лесная земляника и клубника; она пламенела на лотках, крупная, влажная, ароматная. Здесь, на поселковом рынке, ее продавали стаканами — так выгодней..

Зинаида Трофимовна пристроилась на свободное место в конце одного из столов. Поставила рядышком свои корзинки, но снять с них белую марлю, укрывавшую клубнику, медлила. Вокруг было многолюдно, шумно. Женщины с провизионными сумками сновали между рядами, переходили от лотка к лотку, оглядывали товар, ощупывали, приценивались. Слышались сердитые возгласы:

— Скинь маленько, хозяйка!

— Совесть твоя где? Этакую цену ломишь! Рыжая торговка живо обрезала:

— Не любо, не берите. Езжайте в город, там дороже заплатите.

— Эх, когда только вас, спекулянтов, выведут… Ладно, давай стакан…

Зинаиде Трофимовне сделалось неловко. Она оглядела толпу, надвинула платок на лоб пониже. Еще знакомые встретятся или кто-нибудь обругает, как вон ту рыжую толстуху, которая напротив за столом бойко торгуем клубникой. Если бы ее, Зинаиду Трофимовну, назвали спекулянткой, она бы, кажется, со стыда сгорела, а этой рыжей хоть бы что — знай себе запихивает деньги под фартук да еще зубоскалит: «Не любо, не берите…»

— Что у вас тут, хозяйка? Чем торговать собираетесь?

Это спросил пожилой мужчина в очках. Он постучал пальцем по корзинке.

Зинаида Трофимовна смутилась, ничего не ответила. Мужчина прошел мимо.

Проходили и другие дачники, посматривали на корзинки, шли дальше. И время шло. Начинало припекать солнце, толпа покупателей редела, а Зинаида Трофимовна все не решалась открыть свой товар. Прежде ей часто приходилось бывать на рынках, но тогда было совсем другое дело. Ей нравилось даже поторговаться из-за вилка капусты, попробовать на вкус соленый огурец, сбросить с весов порченое яблоко, поворчать насчет цены. Тогда она чувствовала себя хозяйкой. А теперь кто она?..

Ей вдруг захотелось уйти с рынка, но мысль о чудесных ягодах, которые к вечеру потеряют и цвет и вкус, заставила ее пересилить себя. Она сняла марлю с одной корзинки, достала чистый, специально припасенный носовой платок и решительно принялась протирать граненый стакан.

В это время к столу напротив подошли две девочки. Одна спросила у толстухи:

— Тетя, сколько стоит ваша клубника?

— А ты что, читать не умеешь?

Девочка взглянула на бумажку, лежащую поверх клубники, замялась.